Магия грез - Страница 18

Мы стали близки, как только могут быть близки два человека — ну, если не принимать во внимание то, что он не человек. И теперь, вдобавок к тому, что Бэрронс мог нашпиговать Тенями Сферу Д'жай перед тем, как отдать ее в аббатство, к тому, что он мог сознательно сорвать ритуал МакКелтаров и мог хотеть, чтобы стены между реальностями Фейри и людей рухнули, я знала, что его возбуждает убийство. Что это его заводит. Я не забыла этой маленькой, но очень яркой детали, которую узнала, пробравшись в его разум. Теперь воспоминание о том, как я увидела его входящим через зеркало Невидимых с окровавленной мертвой женщиной на руках, воспринималось в совершенно ином свете.

Он убил ее просто для удовольствия?

Моя интуиция подсказывала, что нет.

К сожалению, я была не уверена в том, что моей интуиции стоит доверять, когда речь заходит о Бэрронсе. Я твердо знала лишь одно: строить предположения о нем так же бессмысленно, как бить чечетку на зыбучем песке вдали от твердого грунта.

Кстати о твердом грунте…

Я оглянулась. Я была под землей. Я буквально костями чувствовала, что нахожусь под землей. Я ненавидела подземелья. И замкнутые пространства без окон. И все же какое-то время это пространство под землей было моим убежищем от бушующего снаружи шторма.

Что случилось с Дублином, пока я была при-йа и медленно ползла к исцелению? Что случилось с миром?

И с Ашфордом? В порядке ли папа и мама? Добрался ли кто-то до Книги? Что творится там, снаружи, после того как Темные вырвались на свободу? В порядке ли Эобил, Королева Видимых, или на Хэллоуин Невидимые добрались и до нее? Она была единственной надеждой на то, что их удастся заточить обратно. Мне нужно было, чтобы она жила. И где В'лейн? Почему он не пришел за мной? Он погиб? Я запаниковала. Возможно, он все же пытался спасти меня и воспоминание об этом от меня ускользает, а Гроссмейстер взял мое копье и…

Мои пальцы сомкнулись на пустоте. О Господи, где мое копье? Древнее Копье Судьбы, одно из двух оружий, известных человечеству, которые способны убить бессмертного Фейри. Я помнила, как отбросила его прочь. Помнила, как оно шипело и исходило паром у чаши со святой водой.

Куда оно делось потом?

Возможно ли, что оно до сих пор лежит там, в церкви? Может мне настолько повезти?

Нужно его вернуть.

Как только копье окажется у меня, я смогу подумать над другими вещами. К примеру, выяснить, как принцы Невидимых смогли повернуть его против меня в критический момент. Информация о Фейри — о том, что Невидимые не могут коснуться реликвий Светлых и наоборот, — подтвердилась. Принцы не смогли отобрать у меня копье, но им удалось заставить меня повернуть оружие против себя же. Они поставили меня перед выбором: заколоть себя или отбросить копье, и я оказалась полностью в их власти.

Мне не только нужно вернуть копье — мне нужно научиться им управлять.

А потом я собиралась убить каждого Невидимого, на которого мне удастся наложить свои замораживающие руки, и я буду уничтожать Фейри, вверх по цепочке и не остановлюсь, пока не уничтожу всех принцев, Гроссмейстера и, возможно, даже Короля Невидимых. И Видимых тоже, за исключением тех, которые мне понадобятся, чтобы восстановить порядок в нашем мире. Меня тошнило от этих ужасающих, нечеловечески прекрасных, смертоносных захватчиков. Изначально это была наша планета, и, хотя В'лейн не считал это обстоятельство чем-то достойным внимания, для меня оно значило многое. Фейри были трупоедами, испоганившими свой родной мир настолько, что им пришлось найти новый, — и теперь они делают то же самое с нашим миром. Они были высокомерными бессмертными, которые создали мерзость — Двор Невидимых, темное зеркало своей расы — и потеряли над ним контроль на нашей планете. И кто платит за все их ошибки?

Я. Вот кто.

И я собиралась стать жестче, умнее, быстрее, сильнее и провести остаток жизни, убивая Фейри, если именно это потребуется для того, чтобы мой мир вернулся в обычное состояние.

Пусть у меня в данный момент не было копья, но я была жива и… стала другой. Что-то бесповоротно изменилось во мне. Я это чувствовала.

Я не могла с уверенностью определить, что именно.

Но мне это нравилось.

Перед тем как выйти, я обшарила комнату в поисках оружия. Его нигде не было.

В углу обнаружился наскоро подведенный душ. В комнате лежали только мои вещи, раньше хранившиеся в книжном магазине.

Где бы мы сейчас ни находились, Бэрронс хорошо потрудился, пытаясь восстановить мою память. Он воссоздал розовый мир Мак. Стены он оклеил увеличенными фотографиями моих родителей, Алины, нашими общими с сестрой снимками: вот мы дома, вот играем в волейбол с друзьями на пляже. Мои водительские права были приклеены к плафону ночника, рядом с фотографией мамы. Моя одежда была повсюду, разложенная по комплектам вместе с подходящими к ней сумочками и обувью. Бутылочки с лаком для ногтей всех оттенков розового, который только выпускала компания «OPI», выстроились на полках. На полу валялось множество модных журналов (вперемешку с журналами, по поводу которых я могла только надеяться, что мы не смотрели их с Бэрронсом вместе). На всех возможных поверхностях стояли свечи с ароматом персика и сливок — любимые запахи Алины. В комнате горело множество ламп и сияла гирляндами елка.

Моего рюкзака нигде не было, но Бэрронс определенно рассчитывал, что я приду в себя, потому что я нашла новый, кожаный, с множеством батареек, фонариков и с МакОреолом. Бэрронс взял за основу для МакОреола черный шлем. Все фонарики, кроме двух, тоже были черными. Думаю, он понимал, что я перерасту увлечение розовым, если выживу. Мне все еще нравился розовый цвет. Он всегда будет мне нравиться. Но во мне самой уже не осталось ничего розового. Пусть я вернулась, но теперь я была черной Мак.